Силен, ее ты видел; расскажи мне:
Высокая и тонкая, — бледна,
И темных кос завязан туго узел…
Прибавь: браслет у белого плеча,
И яхонт в нем горит, а пальцы длинны
И розовы…
Довольно — я на ней
Женюсь, старик, и мы родим Орфея.
Не уходи далеко, жди меня.
Фамира. Вдали хор. Его строфы чередуются со строфами Фамиры.
Скоро пляска в лунном морс
Ноги белые обымет;
Усыпят нас только зори,
Только полдень нас поднимет.
Темные розы осыпали куст,
Осыпали куст…
О, бред!
Появись, кифарэд!
Улыбнись, златоуст!
О, бред!
И в сердце желанье вложи ей,
Твоей беловыей…
Там, покорные желанью,
Лань убив над водопоем,
Мы оставленного ланью
Грудью белою напоим…
Долго хранил ты Адмету стада,
Адмету стада,
О, бред!
Ты ль друзей, кифарэд,
Покидаешь когда?
О бред!
Цевницу настроив, вручи ей,
Твоей беловыей…
Бубна тяжкому гуденью
Вторить будет лес, волнуем:
Дни там будут таять тенью,
Ночи — сладким поцелуем.
В травах таяся, залоснился щит,
Залоснился щит…
О, бред!
И моей, кифарэд,
Он тоскою звучит,
О, бред!
Но песни угодны ль мои ей,
Твоей беловыей?..
Бубна, бубна не жалейте!
Надоест и дома ложе.
А изменит сердце флейте,
Кифарэдом стань, о боже!
Темные розы унес Дионис,
Унес Дионис…
О, бред!
Но до струн, кифарэд,
Лишь смычком прикоснись.
О, бред!
И розы тогда не нужны ей,
Твоей беловыей…
Стань, о Вакх, обманно-лунный,
Золотисто-синеглазый
Тиховейный, дальнеструйный,
И по фаросу алмазы.
Черные косы, — бела и строга,
Бела и строга,
О, бред!
Лишь твои, кифарэд,
Ей желанны луга…
О, бред!
На что и желанья мои ей,
Твоей беловыей?
Покуда звучат последние строфы, Нимфа, которая слушала разговор сына с Силеном и его песни, идет к дому медленными шагами. Некоторое время она молчит, опустив голову, и только перебирает угол фаты. Потом выпрямляется.
Душа его смутилась. И трепещут
От непривычной бури струны.
Роз
Мечта его полна, он кличет, ищет…
Горячими губами белый стебель
Тех музыку таящих роз — двух роз…
Зачем ему Евтерпа? Я ошиблась.
Сирены он соперник этой. Он
Унизить бы хотел ее…
Унизить?
Но как, но как?
Целуя, может быть,
Ей белый стебель шеи?
Он, Фамира?
И я отдам? Я уступлю его
Кому-нибудь на свете?
Но со мной
Он девять лун провел…
— да, без медовой…
О, страшный сон, уйди… молю, уйди,
Освободи мне волю…
Я забыла,
Как молятся.
О царь мой, я, Кронид,
От молнии твоей терплю, но пламя
Без радости уж гаснет — только слез
Соленый ключ в пустынном сердце выжгло.
Филаммон был таким же точно… да…
Но двадцать лет — я не хочу следов
В его кудрях — серебряных, и синих
Налитых жил, и загрубелой кожи
Остывшего объятья.
Замолчи,
Проклятое безумье! Эти тирсы,
И запахи небрид, и мускус…
Мать,
Опомнись, что ты делаешь! Толкаешь
Дитя в преступный бой и сумасшедший,
Как ты сама? Как все здесь, даже он,
Не загрязнен еще, но уж осилен
Раскаяньем любовным?
Да… о чем же
Молиться мне?.. О славе кифарэда,
Чтобы пришла к нему Евтерпа… так?
Или позор Фамиры сердцу слаще?
Да, да — позор Фамиры…
Про себя
Собрать слова такие страшно… Я же
Их отдаю эфиру…
О Кронид,
Коли твоею волей это пламя
Во мне горит безумья и тоски,
Пускай мой сын Фамира…
Нету силы
Произнести заклятье — молоко
Кормилицы мутится от соседства
С отравою лозы…
Я их солью…
Раскаты ближе и сильнее.
Царь заглушить меня задумал — нет,
Желание мое сильнее страха.
Оставь Фамиру жить… Но не давай,
Кронид, ему победы… Заклинаю
Тебя твоим вертепом критским, царь…
Тучи расходятся — видимо, что где-то вдали идет дождик, блестящий и парный. В одном из просветлевших облаков вырисовывается абрис улыбающегося Зевсова лица.
С той стороны, куда ушел Фамира, слышны голоса и показывается кифарэд. За ним, причитая, идет Кормилица. Фамира, Нимфа, Кормилица.
Да перестань же, право. Если б даже
Она лгала. А для чего, скажи,
Выдумывать ей, няня? Разве сказка
Уж так плоха и очутиться в ней
С таким родством обидно?
Ох, малютка!
Ох, обойдут тебя! Беги от них,
Пока живым не съели.
Нимфа, слышишь?